Сквозь полярную ночь не яркими огоньками, а громадными чёрными силуэтами их нередко встречали опустевшие города-призраки, остатки былого величия того советского севера. Зато там, в самых крохотных посёлках на самом краю земли, признаются путешественники, им посчастливилось встретить людей с самым большим сердцем.

Север — не место для массового проживания. Люди живут тяжелой жизнью. Рассказывал пожилой ненец из пос. Усть-Кара: случайно выпало весло, лодку прибило к льдине, ждет, за ночь образовался ледок — 2-3 см. Стоять нельзя, а ползти можно: лед прогибается, трещит, но держит. Вот он сутки и полз к берегу мокрый. Только воспаление легких заработал — видимо, закаленный.

Никогда никто не сунется за пределы своего, известного ему места. Подробно, до камня, объяснят, как доехать куда-то, километров 100, до реки. А дальше даже не выезжали никогда. Там проходит граница владений.

Местные сами рискуют, постоянно плутают. Мне рассказывали, как они раньше ориентировались без навигатора. «Стоим — пурга. Старый ненец раскапывает ногой снег. Говорит — трава такая-то, наклон туда-то, значит, нам идти туда-то». Т.е. он помнит, где какая трава и как она была наклонена. Он ориентируется по траве под снегом в пургу. Необычно.

Северяне с ностальгией вспоминают советские времена: много было оленей, много было людей. Я так понял, что жить им было легче. Движение было, перспектива, денег было больше на Севере, с медициной было лучше.

Приезжаешь. Ночь-день — неважно: всегда чаем напоят, покормят, ночлегом обеспечат.

Были случаи, когда свой дом или кочевой балок оставляли и уходили, чтобы нам не мешать: «Мне есть, где переночевать».

Мне попался дневник в заброшенной избе, где раньше жил дедушка — собаки вернулись, а он пропал. Дневник вел его внук. В этом дневнике день за днем однообразные короткие записи: «Сегодня был такой-то ветер 4-6 м\с, мы рыбачили, поймали 7 чиров, 2 отдали собакам, потом чинил сеть». «Пятница, бухали — приехали друзья», — короткая запись.

Дальше опять: снег, дождь, солнце, рыба, олень. Для чего? Я хотел почувствовать человека через его записи. Что ему нравится — не нравится, чем он доволен — недоволен, чего бы он хотел. Здесь же было сплошное перечисление фактов, в основном касающихся описания погоды. У них все от природы, от погоды. От этого зависит вся жизнь: куда пойти, что делать и стоит ли выходить из дома вообще.

Газовики и местные — это два параллельных мира. Как вездеход и оленья упряжка. Приезжаешь: ночь, мороз, вьюга. Начинаются разговоры: где ваше согласование, что да почему, проверки документов и т.д. Без письменного уведомления нельзя. А если я путник, сбившийся с пути... Неуютно останавливаться там.

Живут все в вагончиках. В среднем восемь коек в вагончиках, если совсем крутой начальник — одна койка. Штрафы для рабочих громадные: за рыбалку, за пьянку. Зарплаты — от 40 до 80 тысяч. Работа тяжелая. Недорогой сервис: баня и столовая.

Север — это вольница для местных. И нет там разговоров о политике, нет претензий, пожеланий к власти. Только человек и природа, только рыбалка и охота. Им не интересно, кто с кем поссорился, что это такое — Болотная, оппозиция, все эти хитросплетения с олимпиадами. Рассчитывают на себя. Нареканий на дороги, традиционных для остальной России, тоже нет. Они даже на отсутствие дорог не жалуются, у них нет того понимания дорог, как у нас.

Новые телевизоры им не нужны — у них там всего два канала, и те не смотрят. Школы вполне приличные, внутри нормально. А запреты и ограничения на охоту — это так, тема для поддержания разговора. Местные все равно отстреливают и ловят ровно столько, сколько им надо на жизнь и продажу.

Вот, например, росомаха занесена в красную книгу. Едет северянин видит росомаху, без всяких сомнений достает ружье и стреляет, если видит ее рядом с оленьим стадом, потому что она портит оленей.

Было тяжело в поездке, но ничего героического. У местных девиз своеобразный, у ненцев: «Не спешьи» — с мягким шипящим. Не суетись, не дергайся.

Мы поймали эту «северную волну» и ехали так, как они ездят, без суеты, без лишнего надрыва.

Просто мы ехали там, где они не ездят. Не потому что им страшно, а потому что не нужно. Можешь выдержать четыре месяца тяжелой нудной работы, значит, проедешь.

Настроение в пути — всегда по синусоиде. То удача, то напряг, то в палатке на ветру ночуешь, то в тепле и уюте. И так все время. То 300 км за день проскочишь, то неделю по чайной ложке тащишься.

Строки из стихотворение Луконина «На перевале» очень точно передают эти ощущения:

Как будто молнией вдруг расколот,
то в жар,
то в холод.
То так велик!
То снова мал.
То стар,
то молод.

В тундре опасность подкрадывается незаметно. Бывают надувы снежные необычные, высокие, с обрывом — по 8-10 метров. Если ночью тебе фара может показать грань обрыва, то днем, если мгла стоит, его вообще не видно.

Еще очень опасно бывает, когда каньончик ручья с двух сторон замело, он сужается, и может быть узкая щель — шириной метра 3 и глубиной метров 8-10. А бывает, что края совсем смыкаются. Ты едешь как будто по ровной местности и вдруг неожиданно туда проваливаешься. Но мы неглубоко проваливались — метра полтора, вытаскивали.

Или как Геннадий на Кольском полуострове в пустую речку, под лед провалился. Опасны и трещины на море. Мы до моря доехали, едем по льду. Вода рядом и она неожиданно, бывает, приближается. Ее чувствуешь только по туману. И край не ловишь — где он.

Один раз научились, потом стали осторожнее. Ехали вроде далеко от моря — метров 300-400. И вдруг — язык воды заходит — узкий-узкий, метров 20 шириной, чуть не въехали. Потом — трещина, в ней вода, а она снегом припорошена.

А вообще путешествие наше стало возможным, прежде всего, благодаря удачно сложившемуся коллективу. С Геннадием у нас уже третье снегоходное путешествие, а вот Евгений в такой поездке первый раз. Он вытащил на себе колоссальную работу по техобслуживанию снегоходов. Великолепный механик и надежный спутник. Нам с ним очень повезло.

Изначально не было разговоров, что пойдем так далеко. Думал, что месяца на два. Так и дома объяснял. Сама идея такого перехода не пугала. Чего пугаться, с детства Север был привычен (восемь лет Евгений жил на Чукотке). Пугали морозы. С техникой я дружу. «Буран» — он примитивный, там ничего сложного нет. Все известно до боли, все понятно. Ремонтировать просто.

В районе Норильска, когда морозы под полтинник придавили. Нам на метеостанции сказали, что аномальная зима, на 12 градусов ниже нормы. В палатке мы ремонтировались, пару раз мотор капиталили, минус 47 градусов было.

Когда до минус 35 потеплело, мы в ладоши хлопали, уже можно рукавицы снять, очки не примерзали к морде. В Магнитогорск своим звоню, а здесь уже минус 5 было.
Коллектив маленький, притерлись быстро.

Поначалу немного напряженно было, а потом нормально, ко всем можно найти подход. В конце уже все понятно, кто чего хочет видеть, кто чего не хочет видеть. Ощущение усталости накапливалось под вечер. А с утреца встаешь, охота доехать куда-то, двигаться дальше.

Много очень намучались с санями. Одиннадцать штук поменяли за это время. Универсальных саней не придумал никто. Для каждой местности, для каждого рельефа своя конструкция саней должна быть. Где-то снега много, а где-то его ветер сдувает. Где-то сани тяжелые используют, а где-то легкие.

Наши сани по весу выходили до тонны. Три бочки бензина, запчасти, одежда, продукты, палатка... Тонна точно была. Санки были неподъемные, там главное было тронуться. Потом-то не остановишь, они переворачивались «на ура». Просто убегал я от них иногда, когда кувыркались на спусках.

Дни проходили однообразно, как день сурка. Утром — приятный, зудящий голос Александра Викторовича: «Давай, давай, давай, давай, вставай». Начиналось это рано. Вставали, потом китайский завтрак доширак. В течение месяца у нас от него желудки устали. Перестали мы его употреблять. Перешли на строганину. Желудок ее усваивает нормально.

Замороженная, очень замороженная рыба. Пока мы в месте ночевки порядок наводим — как правило, именно с этого начиналось наше обустройство на ночлег, рыба чуть отмораживалась — нож можно было под кожу ей засунуть, снимали кожу, пока готовили все остальное, рыба еще чуть-чуть размораживалась. Стругали ее ножом, обмакивали в соль, перец и ели. Во всех избах, рыбацких домиках обязательно есть специи: много соли, перец, иногда что-нибудь еще.

Потом попытка завести наши «великолепные» снегоходы. Бывало, что по полдня заводились. Все три заведу. Стоят, тарахтят. Но — сто процентов — не поедем сразу. Трогается первый — бу-бу-бу, заглох. Ага, карбюратор замерз. Снегоход, он же для зимы предназначен, — замерзает карбюратор.

Термоса всегда кипятили, но чай всегда «пили» только снегоходы. Польешь с термоса, карбюратор отошел, снегоход поехал вроде. Тут второй заглох. И так часа три. Не всегда конечно, но когда морозы сильные начались, такое было каждое утро. Поехали, рессора лопается. Рессору поменяли, у другого лопнула и т.д.

Километров 100 за день проходили. Ну, тут уже и ночлег. Ночевать — старались находить избушки. Но ночевали и в палатке. На море, в тундре. Когда ломались. Палатка оправдала себя. В ней же ремонтировались, в ней же и спали. Спать в ней не холодно: куртку снимал, два слоя термобелья, костюм флисовый, спальник — и нормально. Это при самых холодах.

А если тепло, минус 30, двух комплектов термобелья достаточно. Тонкое и среднее. Тогда и оттаивало все, в палатке дождь с потолка шел. Спали нормально. Правда, матрасы подвели надувные, протерлись в дороге. Одежда частично просыхала за ночь. Сапоги только не просыхали, влажные. Куртка более-менее. Встаешь, одеваешься, холодно, но зашевелился — вроде и нормально.

Однажды после Норильска на избу вышли, нам МЧС-ники точку на навигаторе поставили. Ночью едем, уже холодно. Надо ночевать, палатку ставить. По навигатору смотрим — 5 км до этой точки. Свернули с зимника, едем-едем, склон горы, то ли река, то ли озеро. Объезжаем, да что такое — нет ничего.

А ночь, луна яркая, там ночь эта замучала — постоянная темнота, морозы. Луна яркая. Видим — труба торчит из снега, кастрюля сверху одета. Подъезжаем, как туда заходить, входа нет. Задутый снегом по крышу дом. С одной стороны видна стена, но двери точно нет. Залезли на крышу — там люк. Лестница вниз. Это и есть основной вход в дом. Избушка классная, тепло.

Днем не останавливались. Вода — снег топили. На море пытались лед топить, получался невкусный кофе. Соленый. Потом нам местные объяснили, какой лед топить можно. Который голубой. Он уже опресневший, старый.

Поселки разные по численности. 100-200 человек — это уже нормальный поселок. Бывало и меньше. В одном поселке ночевали, там 26 человек местное население. Пять домов. Рыбачат.

Подъезжаем к деревне, огни увидели, вроде полегчало, а их же далеко видно, километров за 20. А это еще часа полтора — два ехать. Вроде едешь-едешь, а они не приближаются и не приближаются, начинаешь нервничать потихоньку. А в деревню обычно ночью приезжаешь, ночь, час-два-три, все спят.

Начинаешь по чужим людям шариться: «Здравствуйте, мы экспедиция, где тут у вас глава поселка». Разбудили человека. Дверь открывает, тут стоят трое, замерзшие, с такими рожами: нам тут переночевать бы где-нибудь. Ну ладно, заходи, переночуешь.

Насчет гостеприимства там хорошо. У них так принято, они так живут. Ты же на ночь пришел, не на полгода. Одна женщина, глава поселка, котлеты пожарила, дом освободила, чтобы не мешать, сколько надо живите, отдыхайте — день-два-три.

Местные помогали здорово, но на весь поселок — 3-4 человека дееспособные, которые шевелятся, деньги зарабатывают тем или иным способом. Кто-то на бивнях мамонтов — там это сейчас основной доход по всему северу. Кто-то мясо, рыбу возит из одной области в другую. На снегоходах мотаются. Несколько «живчиков» на село. А бывает что и один такой, а вокруг него собирается какая-то масса, он их шевелит. Лидер. Остальные просто существуют.

Если нет заправки, идешь к главе поселения. Он все подскажет. В поселке обязательно у одного, у двух есть бензин. Запас. У коммерсантов. Были бы деньги. Если поселение 100 человек, то обязательно бензин найдем. У них по субсидиям бензин привозят по 6000 рублей бочка — 200 литров. Они нам отдавали по нормальной цене 45-48 рублей за литр. Бывало, правда, и до 100 рублей за литр доходило. Расход бензина очень зависит от снега, от загрузки. В среднем выходило 50-60 литров на 100 км.

Такой маршрут, наверное, только на Буране и можно пройти. Вопрос запчастей. Приехали в деревню, молодежь на дедушкиных Буранах катается, у всех взрослых уже Ямахи. Вал им показываем: есть такая запчасть? Да, есть. Приносит такой же вал. Что-то должны? Нет, ничего. Ни денег, ничего. Запчастей в достатке. Вот Ямахи проблемно ремонтировать.

При нас один на Ямахе сломался: ближайший сервис в Красноярске, надо везти туда, а это 100 тысяч, еще и за ремонт потом платить. Поэтому многие ставят на Ямахи движки от Буранов, так и ездят. У нас всю дорогу был один вопрос: правильно ли выбрали снегоходы?

Мы пробовали прокатиться на Ямахах с волокушами — у местных просили попробовать — тянет лучше. Но ремонтировать Ямаху, если она сломалась, в тех условиях практически невозможно. Да и бензин у них плохой по качеству, местные на ворованном газоконденсате катаются, Ямахи такое топливо не выносят, а Буран ест все. Да и запчасти на Ямахи в два раза дороже.

Как таковых страшных моментов не было, были жутковатые, когда шли по краю моря: трещины, разломы. Проезжаешь, видишь пятно воды, все-таки это море, от берега километр примерно, вода плещется, не знаешь, пройдешь или нет. Генка шел первым, ему доставались все испытания впередсмотрящего, я-то вторым шел, понятно: если первый прошел, то и следующие пройдут.

Поэтому он и топил снегоходы, и слетал чаще. Два раза проваливался под лед: оба раза на Кольском полуострове. Первый раз Генка успел соскочить со снегохода, а машина вертикально провалилась, единственное, лыжей зацепилась и повисла. Снегоход вытащили. Во второй раз поехал на разведку, свернул за поворот и пропал. Ждем — нету. Звука мотора не слышно, понимаем, что должен быть где-то рядом.

Вызываем по рации — точно. Рядом, провалился. Не успел соскочить, провалился целиком, снегоход по сиденье в воде, если встать на него ногами, то можно выглянуть из пролома. А внутри, подо льдом, такая красота: фонариком светишь — белоснежный коридор, луч фонаря отражается, солнечные блики по всему коридору, сосульки как сталактиты со сталагмитами в пещерах.

Снежный пузырь, на него наезжаешь, снег проваливается — под ним несколько метров пустоты и лед. Местные говорят, осенью много дождей было, водоемы поднялись и замерзли, потом вода спала, поэтому под верхним слоем образовалась пустота. Нас предупреждали, что таких пустот множество. Потом мы уже объезжали все эти пузыри.

Много надувов. Смотрю, Гена с Сашей на горке стоят, я вижу, что он на краю обрыва — метра четыре высотой, Саня рядом. Не успел подъехать — Генка вниз со снегоходом ушел. Снегоход валяется, сани рядом, хорошо хоть Генку санями не придавило. Оказывается, оптический обман: когда стоишь наверху, не видно, что находишься на краю обрыва: все бело, сливается, есть ощущение, что впереди пологий спуск. Шаг вперед и — четыре метра вниз.

Когда по тундре едешь, неосознанно выруливаешь на самый верный путь, голова уже не работает, а что-то ведет, будто интуиция. Бескрайнее белое поле, сотни километров, а люди встречаются в одной точке. Конечно, что-то есть, что ведет путника и помогает, это не объяснишь словами никак. Самая большая удача: найти ночлег.

У Генки какое-то особое чутье: он почти всегда умудрялся найти избу. Может быть, у людей есть какая-то общая логика, судя по которой одни ставят избы, а другие их находят. Иногда помогала логика: если в этом месте две реки соединяются в одну, значит, рядом должен быть рыбацкий домик.

Как-то днем, на стоянке была отличная погода: солнышко, ясно, прекрасный день. Мы про такие говорили: весна пришла, тепло, минус 30. А местные говорят: круги на солнце, буран будет. Какой буран? На небе ни облачка.

Зашли в избу, переоделись, пообедали, собрались выйти. А там невозможно выйти: ураган, снег метет, в десяти сантиметрах перед собой ничего не видно. Правы оказались местные. За два часа такую погоду надуло, что насмерть замерзнешь.

Детей много. По 3-4 в каждой семье. Учат их в интернатах в крупных поселках. Стараются дать детям хорошее образование, отправить в крупные города. А сами переезжать не хотят. Это вообще другой мир. Им, кстати, неинтересно, как живем мы. Они вообще нас о нашей жизни не спрашивали. Там в 22:00 выключают свет, в 9:00 включают.

Когда ты привык здесь жить: дома ванная, кафель, поел в кафе... а там что настрелял, то и ешь. Туалета нет. Дома ведро. Еды нет, хоть -50, идешь, делаешь лунку и рыбачишь. Ловят чир, пелядь, муксун, реже семгу. Они даже когда к себе в Якутск приезжают, оставаться там не хотят, хотя у многих там живут дети. Им дома проще: рыбалка, свой дом, тишина, свой распорядок. Все мечты простые: снегоход новый купить, скоро гусь пойдет... и в том же духе. Охота, рыбалка, свобода.

Когда я вернулся, понял, что спокойней стал, более спокойно воспринимаешь жизнь, иначе относишься к мелочам, более терпимым становишься. Там едешь, в себя уйдешь, задумаешься, рука непроизвольно на гашетку давит, уйдешь вперед, поворачиваешься — никого нет. Достаешь рацию: алло, алло, никого нет, возвращаешься назад.

Бывало такое, что приезжали ночью, стучались в дом, искали главу поселения — глава поселения нас заводил к себе в дом и сам уходил, нас оставлял там ночевать.

Несколько бочек с топливом, провизия, снаряжение — всё пришлось везти с собой. Температура опускалась до минус 50, ветры Северного Ледовитого океана продували насквозь. Но больше всего утомляло бесконечное и безлюдное «белое безмолвие».

Ландшафты, пейзажи, северное сияние, кромешная ночь, провалы под лёд на снегоходах — у нас Геннадий упал... Да, много впечатлений осталось.
У нас, по-моему, дней 8 был такой промежуток большой, где ни помыться ладом, с утра только так, снежком. И до населённого пункта был большой кусок безлюдья, там 1,5 тысячи. Продвигались, краем моря проходили.

Когда там едешь, о многом думаешь, скучаешь по дому, даже по быту. В голове там такая каша варится, монотонность эта, гул постоянный. Именно тогда понимаешь, что такое жизненные ценности, как многого мы не ценим.

Зато такие привычные в обыденной жизни и незаметные вещи, как ночёвка в теплом доме или свет далёких окон посреди кромешной тьмы, позволяли почувствовать себя вновь по-настоящему счастливыми людьми.